3
Необозримая толпа людей, закручиваясь водоворотом, бурлила вокруг
одного человека, стоящего в самом ее центре. Вдруг люди превратились в
океан, готовый поглотить этого человека, но вместо того, чтобы утонуть, он,
насвистывая, пошел прямо по этому океану и исчез. Вместо океанской глади
вдруг появилось свежескошенное поле. Аэроплан «Трэвэл Эйр 4000», сияющий
белой и золотой краской, приземлился на этой траве, из кабины вылез пилот и
повесил на бок самолета объявление, написанное на материале: «Катаю
пассажиров. Совершите прогулку в небо всего за 3 доллара».
Когда я пробудился от этого сна, было уже три часа. Я помнил его во
всех деталях и почему-то от этого был счастлив. Я открыл глаза и увидел
стоявший рядом с моим «Флитом» большой биплан «Трэвэл Эйр», омытый лунным
светом. Шимода сидел на спальном мешке, привалившись спиной к левому колесу
своего самолета в той же позе, что и во время нашей первой встречи. Не то,
чтобы я мог его ясно видеть, просто я знал, что он был там.
«Ну как, Ричард», — тихо сказал он в темноте. «Теперь тебе понятно, что
же происходит?»
«Когда это «теперь»? Что происходит?» — спросил я спросонок. Я
по-прежнему все помнил, и решил не удивляться, что он не спал.
«Твой сон. Парень, толпы и самолет», — объяснил он терпеливо. «Ты
интересовался моим прошлым, теперь ты знаешь вполне достаточно. Об этом
писали в газетах: Дональд Шимода, тот самый, которого начинали называть
Механик-Месия, Американский Аватар, который в один прекрасный момент исчез
на глазах у двадцати пяти тысяч очевидцев».
Я вспомнил, что читал эту историю — попалась мне на глаза, потому что
занимала первую страницу местной газетки какого-то городка в штате Огайо.
«Дональд Шимода?»
«К вашим услугам», — сказал он. «Теперь ты знаешь, и не ломай больше
себе голову на эту тему. Спи давай».
Но прежде чем заснуть я еще долго думал об этом.
«И тебе можно… я не думал… если у тебя такое предназначенье — быть
Мессией, так ты, вроде, должен спасти мир, или нет? Я не знал, что Мессия
может вот так все бросить и уйти». Я сидел верхом на обтекателе моего
биплана и вслух размышлял о своем новом друге. «Дон, брось мне, пожалуйста,
ключ на семнадцать».
Он покопался в ящике с инструментом, нашел его и кинул мне. Как и все
другие инструменты тем утром, брошенный ключ замедлил свой полет, а потом и
вовсе остановился сантиметрах в тридцати от меня, лениво переворачиваясь в
воздухе. Однако в тот момент, когда я коснулся его, он снова обрел свой
немалый вес обычного хромованадиевого гаечного ключа. Положим, не совсем
обычного. С тех пор, как дешевый ключ сломался у меня в руке, я покупаю себе
только самый лучший инструмент, и этот, кстати, был знаменитый «Снэп-Он»,
который, как знает каждый механик, вовсе нельзя назвать «обычным гаечным
ключом». Судя по цене, он явно был сделан из золота, но его просто приятно
держать в руке, и ты можешь быть уверен, что уж он-то не сломается, что бы
ты с ним ни делал.
«Конечно, ты можешь уйти! Бросить все что хочешь, если ты передумал это
делать. Ты можешь перестать дышать, если захочешь». Ради собственного
удовольствия он отправил в полет отвертку. «Поэтому я перестал быть Мессией,
и если тебе кажется, что я защищаюсь, так может быть это от того, что я
действительно все еще защищаюсь. Но уж лучше так, чем остаться и
возненавидеть все это. Хороший мессия не испытывает чувства ненависти, и он
свободен идти любым путем, каким пожелает. Это, конечно же, относится и к
каждому. Мы все сыны Божьи, или дети Абсолюта, или идеи Разума или как ты
там еще захотел бы это назвать».
Я подтягивал гайки крепления цилиндров двигателя. Мой движок Б-5 всем
хорош, но эти гайки примерно через каждые сто часов полета хотят
открутиться, поэтому лучше немного упредить их ретивость. Первая же гайка,
естественно, провернулась на четверть оборота, и я с удовольствием похвалил
себя за то, что мудро решил проверить их с утра прежде чем снова начну
катать пассажиров.
«Ну хорошо, Дон, но знаешь, мне казалось, что Мессианство должно чем-то
отличаться от другой работы. Вдруг бы Иисус снова пошел строгать доски,
чтобы заработать себе на кусок хлеба? Может быть это только звучит так
странно».
Он обдумал мои слова, стараясь понять, что я этим хочу сказать. «Я не
понимаю, что ты этим хочешь сказать. Как раз странно именно то, что он
вообще не бросил все, когда они впервые начали называть его Спасителем.
Вместо этого, в ответ на эти дурные вести, он попытался объяснить им все
логически: «Прекрасно, Я — сын Божий, но мы все его дети; Я — Спаситель, но
и вы все тоже. Чудеса, которые я творю, может делать каждый из вас!» Каждый
человек в здравом уме понимает это».
Наверху на обтекателе было жарко, но мне вовсе не казалось, что я
занимаюсь каким-то тяжким трудом. Чем больше я хочу что-нибудь сделать, тем
меньше я зову это тяжким трудом. Мысль о том, что благодаря моим стараньям
цилиндры не улетят с двигателя, доставляет мне большое удовольствие.
«Ну скажи, что тебе нужен еще один ключ», — подсказал он.
«Ключ мне не нужен. И я, представь себе, настолько продвинут духовно,
что считаю все эти твои штучки, Шимода, всего лишь фокусами для простаков,
на которые способен любой умеренно духовно развитый адепт. А может
начинающий гипнотизер».
«Гипнотизер?! Парень, да ты меня вот-вот раскусишь! Ну уж лучше
гипнотизер, чем Мессия. Что за скучная работа! Почему же я не знал, что это
будет так скучно?»
«Ты знал», — сказал я мудро. Он лишь засмеялся.
«А ты когда-нибудь думал, Дон, что бросить все, в конце концов, будет
совсем не так-то просто. Что тебе не удастся начать жизнь простых
«нормальных людей?»
В ответ на это он смеяться не стал. «Ты прав, конечно», — сказал он,
запустив пальцы в свою черную шевелюру. «Если я остаюсь в одном месте
слишком долго, больше чем на день или два, люди начинают замечать, что я не
такой как все. Ведь и умирающий может исцелиться, едва прикоснувшись к моему
рукаву, так что не пройдет и недели, как я снова окажусь в середине толпы. А
с самолетом я могу не сидеть на одном месте, никто и не знает, откуда я
прилетел и куда я отправлюсь дальше, что меня прекрасно устраивает».
«Тебе придется намного тяжелее, чем ты думаешь, Дон. В наше время все
движется от материального к духовному… пока очень медленно, но это
движение не остановить. Я думаю, что мир не оставит тебя в покое».
«Не я им нужен, а чудеса! А творить их я могу научить кого-нибудь
вместо себя; пусть он и будет Мессией. Я не скажу ему, что это скучное
занятие. И кроме того: «Нет настолько большой проблемы, чтобы от нее нельзя
было убежать».
Я спрыгнул с обтекателя на траву и начал подтягивать гайки на нижних
цилиндрах. Несколько гаек пришлось дотянуть. «Ты, кажется, начал цитировать
изречения знаменитой собачки Снупи?»
«Послушай, я буду цитировать истину, кто бы ее не изрекал».
«Дон, но ты не можешь убежать! Что, если мне надоест заниматься этим
мотором и я начну молить тебя о том, чтобы ты сотворил мне вечный двигатель?
Слушай, я отдам тебе все до гроша из того, что я успею заработать сегодня,
если ты научишь меня порхать по воздуху. А если ты не сделаешь этого, то я
буду знать, что мне надо начинать молиться тебе, Святому, посланному чтобы
облегчить мою непосильную ношу».
Он лишь улыбнулся, мне до сих пор кажется, он так и не понял, что не
сможет убежать. Но как об этом мог знать я, если он не знал?
«А у тебя все было так же пышно, как в индийских фильмах? Толпы на
улицах, миллионы рук ищут прикосновения, цветы и благовония, а для
выступления — золотые платформы, устланные коврами с серебряными кистями?»
«Нет. Еще до того, как я попросил себе эту работу, я знал, что не смогу
этого вынести. Поэтому я выбрал США, и мне достались лишь толпы».
Воспоминания причиняли ему боль, и мне было досадно, что я начал все
это.
Он сидел на траве и продолжал говорить, глядя сквозь меня. «Я хотел
сказать, ради Бога, если вы так сильно желаете свободы и радости, разве вы
не видите, что ее нет вне вас? Скажи, что она есть у тебя, и она у тебя
есть. Поступай как будто она твоя, и она у тебя появится. Ричард, что же в
этом такого непонятного? Но они просто не хотели слушать, большинство из
них. Чудеса… как те зрители автогонок, приходящие поглазеть на аварии, так
и они приходили ко мне поглазеть на чудеса. Сначала ты просто не находишь
себе места от чувства бессилия, а потом это все надоедает. Я понятия не
имею, как это только другие мессии выносили такое».
«Когда ты так об этом рассказываешь, мессианство явно выглядит не столь
уж заманчиво», — сказал я. Затем подтянул последнюю гайку и спрятал
инструмент. «Куда мы направляемся сегодня?»
Он подошел к моей кабине и, вместо того чтобы стереть разбитую мошкару
с моего ветрового стекла, провел рукой — мошки ожили и улетели. Ну конечно,
его собственное ветровое стекло не надо протирать, и теперь я знаю, что и
его мотору не нужен ремонт.
«Я не знаю», — ответил он. «Я не знаю, куда мы сегодня направляемся».
«Что ты хочешь этим сказать? Ты знаешь прошлое и будущее всего на
свете. Ты точно знаешь, куда мы отправимся».
Он тяжко вздохнул. «Да. Но я стараюсь об том не думать».
Некоторое время, пока я занимался цилиндрами, я думал, вот повезло-то,
мне достаточно лишь держаться этого парня, и больше не будет никаких
проблем, ничего плохого не случиться, и все будет отлично. Но то, как он
произнес: «Я стараюсь об этом не думать», заставило меня вспомнить, что
случилось с остальными мессиями, которых посылали в наш мир. Благоразумие
завопило во мне, требуя сразу же после взлета повернуть на юг и держаться от
него как можно дальше. Но, как я уже говорил, летая в одиночку, бывает
одиноко, и я был рад, что встретил его, просто потому, что появился человек,
с которым можно поговорить, и при этом он отличает элерон от вертикального
стабилизатора.
Мне надо было бы повернуть на юг, но после взлета я остался с ним, и мы
полетели на северо-восток, направляясь в будущее, о котором он старался не
думать.
Автор
